На прошлой неделе издания WSJ и FT выпустили статьи о ведомой банками инициативе по перемещению торговли сырьевыми товарами на блокчейн.
Во многих смыслах, в этом есть зерно истины. По своей природе процесс записи и торговли сырьём и поставки:
а) коллективно вовлекает большое количество территориально распределенных контрагентов;
б) несёт тысячи условий;
в) может дать толчок дорогостоящим спорам.
В результате этих факторов, процесс в данный момент весьма трудоёмкий, погряз в операционном риске (к примеру, непреднамеренные ошибки) и уязвим к мошенничеству (сравните со скандалом склада металлов Qingdao в 2014 году). В теории, блокчейн владеет способностью уменьшать расходы, ошибки и мошенничество. Таким образом, вполне понятно что трейдеры и банки полны энтузиазма насчёт потенциала блокчейна уменьшать расходы и возможно даже революционизировать трейдинговый бизнес.
Но перед тем, как вы слишком возбудитесь, фраза моего друга Кристофа Салмона из Трафигуры скрывает глубокие возможные последствия, которые должны привести вас к желанию взять паузу и прикинуть возможные последствия широкого распространения блокчейна:
Кристоф Салмон, глава финотдела из Трафигуры, сказал что необходимо будет широкое принятие основными нефтяными трейдерами и нефтеперерабатывающими компаниями чтобы в торговле сырьём сделать блокчейн живучим в долгосрочной перспективе.
Эта кажущаяся здравой и невинной ремарка на самом деле перегружена предпосылками к непреднамеренным последствиям, которые должны быть опознаны и учтены сейчас, до того, как поезд блокчейна заедет слишком далеко.
По сути, ремарка Кристофа означает, что для живучести блокчейна ему необходимо масштабироваться. Если он не масштабируется, он не уменьшит затраты. Но если он не масштабируется, блокчейн для конкретного случая применения может оказаться настоящей монополией, или максимум натуральной дуополией. (проблемы сокращения затрат за счет расширения ассоритмента также потенциально важны, но я эту дискуссию пока отложу).
И правда, если нет технических помех масштабированию (что само по себе является открытым вопросом – те же дебаты о размере блока Биткойна), «широкое принятие», которое Критоф определяет как естественное, означает что сетевые эффекты создают масштабируемые экономики, которые приведут к доминированию одной платформы. Трейдеры захотят записывать свой бизнес в блокчейне, который используют их контрагенты. Так как многие торгуют с многими, это создает направленную к центру силу, привлекающую всех к одному блокчейну.
Я слышу, вы уже говорите: «Ну, если есть публичный блокчейн, то такое случается автоматически, ведь у всех есть к нему доступ». Однако природа публичного блокчейна означает, что он сталкивается с экстремальными обстоятельствами, делающими его дико непрактичным для широкого принятия в масштабах, учитываемых не только на рынках сырьевых ресурсов, но и практически в любом аспекте финансовых рынков. Коммерческие блокчейны будут скорее централизовано управляемыми, с ограниченным доступом, приватными системами нежели радикально децентрализованными, с открытым доступом, системами с сообществами.
Одна лишь проблема «форка» уже является сложностью. Как продемонстрировали Биткойн в 2013 (прим.ред.: и 2017) и Эфириум в 2016, публичные блокчейны, основанные на свободном софте, уязвимы к форкингу, где неконтролируемые изменения в софте (неизбежные в системе с открытым кодом, в которой отсутствует централизованное управление и координация) приводят к одновременному существованию нескольких, параллельных блокчейнов. Такое разделение блокчейна уничтожит эффекты экономии/масштабирования сети, делающие идею единой базы данных привлекательной для коммерческих участников.
Предотвращение форкинга подразумевает централизованное управление, направленное на координирование изменений в коде – нечто задевающее анархо-либертарианский дух, видящий блокчейн исключительно децентрализованным механизмом.
Другие аспекты чистой версии открытого, публичного блокчейна делают его неподходящим для большинства коммерческих и финансовых применений. К примеру, публичный блокчейн так разрекламирован потому, что он не требует доверия к репутации больших организаций, таких как клиринговые сети или биржи. Но способность оперировать без доверия не даётся даром.
Доверие и репутация — правда дорогостоящи: как десятки лет назад впервые отметили Бекер и Стиглер, а другие с тех пор уточнили, репутация является связующим механизмом, требующим от доверенного института навлекать на себя дополнительные траты, что будут потеряны если он нарушит доверие. (Или же, доверенная сторона должна обладать рыночной силой – что затратно – которая генерирует поток оплат, и он теряется, если доверие нарушено. Таким образом, чтобы защитить доверие, цены должны быть выше а производительность ниже, чем было бы достаточно в мире транзакций нулевых комиссий).
Однако, публичные блокчейны не были способны устранить доверие без затрат. В Биткойне, доверие заменено алгоритмом «Доказательства Работы», или Proof of Work. Ну, работа означает затраты. Индустрия майнинга блокчейнов потребляет огромные количества электричества и вычислительных мощностей для нахождения доказательства работы. Скорее всего, создание доверенных сторон обойдётся ниже чем стоимость Proof of Work или альтернативных путей устранения необходимости в доверии. Таким образом, коммерческий блокчейн (в рамках естественной монополии) скорее всего должен быть доверенным централизованным органом, а не децентрализованной влажной мечтой криптоанархистов.
Блокчейн также рекламируется в качестве позволяющего исполнять «умные контракты», т. е. контракты, где каждое возможное последствие учтено, а действия каждой стороны предписаны в зависимости от условий. Таким образом, даже при наличии умных (но неполных) контрактов, естественным образом появится череда непредвиденных последствий.
Сторонам придётся расследовать, что же делать при наступлении этих последствий. С учётом того, что это обычно выглядит как двусторонние переговоры с наличием информационной асимметрии, переговоры будут дорогостоящими и иногда расследования будут срываться. Более того, из-за некоторых последствий умные контракты будут автоматически выполнять действия, которых стороны не ожидали и характер которых хотели бы изменить: здесь само-исполнение предупреждает такие ревизии контрактов, или как минимум делает их весьма сложными.
В самом деле, возможно именно выполнение контрактной функции может сначала оповестить стороны о том, что что-то пошло совершенно не так. Здесь другая разрекламированная функция блокчейна – устойчивость к перезаписи – может стать проблемой. Раскрытие информации по факту события может заставить участников рынка пожелать изменить условия их контракта. Если контракты устойчивы к перезаписи, этого сделать нельзя.
Написанные чернилами бумажные контракты также относительно неполны, и именно поэтому для решения несовершенств существуют централизованные механизмы. Сюда входят суды, но также исторически – организации вроде фондовых или сырьевых бирж, или торговые ассоциации (например в бриллиантах), – помогали решить споры и откатывать сделки, которые по факту оказывались бы неэффективными. Существование институтов ради установления эффективной адаптации сторон к несовершенству контрактов демонстрирует, что в реальной жизни, взаимодействие людей (и переводы денег) не происходят лишь в результате составления контрактов.
Таким образом, выгоды механизма для вынесения решений и реагирования на несовершенство контрактов создают ещё одну причину для централизации власти в модели блокчейна, даже – или в особенности – блокчейна со смарт-контрактами.
Далее, блокчейн (в особенности со смарт-контрактами) будет комплексной взаимосвязанной системой, в техническом смысле. Между отдельными транзакциями будут тысячи возможных путей взаимодействия, записываемых в систему, и эти взаимодействия могут привести к весьма нежелательным и совершенно непредсказуемым последствиям. Централизованная власть может существенно ускорить противо-кризисные действия. (В самом деле, несколько лет назад я писал об этом как об одной из причин для интеграции бирж и клиринговых контор).
И взаимосвязь осуществляется не только внутри отдельного блокчейна. Будут существовать связи между разными блокчейнами, и между блокчейнами и другими частями финансовой системы. Представьте к примеру смарт-контракты, которые при определённых обстоятельствах инициируют передачу больших сумм наличности от одной группы участников к другой (т. н. Маржинальные требования). Это приведёт к потрясению ликвидности, которое более широко затронет банки, фондовые рынки, а также механизмы поддержки ликвидности. Так как шок может быть дестабилизирующим и привести к действиям, индивидуально рациональным, но системно разрушительным, если нет общего направления, централизованная координация может улучшить эффективность и уменьшить вероятность системного кризиса. Это невозможно осуществлять в однозначно децентрализованном блокчейне.
Я бы мог продолжать, но вы уже понимаете суть: существует несколько веских причин для создания централизованного управления коммерческим блокчейном вроде представленного для торговли сырьём. В самом деле, одна из многих возможностей, привлекающих блокчейн-энтузиастов, это наличие багов – и весьма гадких – в коммерческих приложениях, в особенности используемых в крупных масштабах, как и было задумано. Как сказал мне один человек, работающий над коммерциализацией блокчейна: «Коммерческие способы применения блокчейна вычеркнут все те «фишки», за которые его любят криптоанархисты».
Так что на минуту остановимся. Что означает идея Кристофа о «широком принятии», с учётом понимания сетевых экономик, свойственных финансовым и коммерческим способам применения блокчейна? А то, что вероятно будет существовать естественная блокчейн-монополия в конкретной области применения (например торговля нефтью), и наверняка такая же образуется в отрасли приложений, из-за «практики снижения расходов за счет роста ассортимента продуктов» (эти мульти-экономики процветают, так как основные участники рынка совершают транзакции в нескольких сегментах одновременно, а также из-за возможности для ленивых программистов использовать общий код в разных приложениях, и это я назвал всего пару факторов). Во-вторых, полностью децентрализованный, имеющий открытый доступ, публичный блокчейн содержит в себе множество недоработок в плане широкомасштабных коммерческих случаев применения: так, центральное управление несёт в себе ценность.
Коммерческие блокчейны будут «по праву доступа», если говорить языком бизнеса. Таким образом, в отличии от публичного блокчейна, доступ к ним будет ограничен несколькими привелигированными клиентами. Более того, привелигированные члены будут управлять всем и вести централизованную организацию. Это будут частные клубы, а не публичные сообщества. (И обратите внимание, что даже блокчейн Биткойна не является неуправляемым. Все равны, но большие майнеры – а сейчас существует относительно малое количество больших майнеров – более равны, чем другие. Железный Закон Олигархии работает и в блокчейне).
Теперь добавьте ещё один фактор: блокчейн естественной монополии будет скорее всего неоспоримым, по причинам весьма сходным с теми, о которых я писал годами чтобы продемонстрировать, почему фьючерсы и обмен бумагами обычно являются естественными монополиями, зарабатывающими большие проценты. Как?
Они защищены от конкурентного порога вхождения! Как только определённый блокчейн будет набирать критическую массу, будет появляться адская проблема с закреплением: координированное изменение статуса большого количества пользователей от исполняющих обязанности до конкурентов друг другу — будет необходимым для масштабирования, необходимого для достижения успешной конкуренции. Это весьма сложно, если вообще возможно, устроить. Трёхпалый Браун мог бы сосчитать на пальцах своей ужасной руки все случаи, когда такое случалось в торговле фьючерсами.
Теперь вы понимаете, почему банки столь благосклонны к блокчейну? Да, они разрабатывают его в рамках улучшения транзакционной эффективности, и он способен на это. Но также он представляет возможность создать инфраструктуры монопольного финансового рынка, устойчивые к появлению конкурентов. Прошедшие 50 лет показали эрозию доминирования банков – «отказ от посредничества» – которая также разъела их доходы. Блокчейн даёт империи шанс нанести ответный удар. Коалиция банков (и прошу заметить, большинство блокчейн-инициатив управляются кооперативом, за которым стоит банк, иногда в партнёрстве с технологическим провайдером или провайдерами) может формировать блокчейн для отдельных способов применения или приложений, исследовать центрирующую силу, возникающую из сетевых эффектов, и получать естественную монополию, существенно защищённую от появления конкурентов. Отличная работа, если вы понимаете о чём я. И поверьте мне, банки пытаются. Очень упорно.
Так выходит, что оставленные на самоличное развитие, блокчейн экосистемы эволюционируют в нечто напоминающее экосистему обмена 19 или 20 столетия. Монопольные коалиции посредников – «клубы» или «картели» – предлагают транзакционные сервисы, с членским управлением, и с извлечением экономической выгоды.
Сейчас регуляторы сфокусировались на технологии, и (как и множество других) кажутся очарованными потенциалом технологии по уменьшению определённых затрат и рисков. Им реально стоит заглянуть в будущее и рассмотреть применение рыночных структур этой технологии. Так же как естественная монополия, природа бирж сама по себе привела к жестоким дебатам относительно распределения богатств, ими созданных, что в свою очередь привело к возникновению регулирования (после горестных политических боёв), фундаментальные экономики блокчейна скорее всего разовьются в подобные конфликты.
Закон и регулирование блокчейнов будет, скорее всего, весьма сложным и противоречивым, в особенности потому что естественная монопольная регуляция очень сложна и противоречива. Инь и Янь финансовой инфраструктуры отчасти заключается в том, что технология делает монополию эффективной, но также создаёт потенциал для применения рыночных сил (и, могу добавить, для применения политической силы, чтобы поддержать и установить рыночную силу, и чтобы влиять на распределение выгод, появляющихся при наличии этой рыночной силы). Лучше обо всех этих вещах подумать сейчас, пока процесс ещё в разработке, чем когда монополии уже созданы, работают, укоренились – и могут влиять на политические и регуляторные процессы, как монополии обыкновенно и делают.
Цифровая экономика подкрепляется сетевыми эффектами: подумайте про Google, Facebook, Amazon, и даже Twitter. В дополнение к созданию новых полезностей, эти доминировавшие платформы создали серьёзные испытания для новых конкурентов, что испытали на себе ученики вроде Ариэля Эзрахи и Мауриса Стака:
«Питер Тиль, известный венчурный капиталист, заметил однажды что «Конкуренция для Неудачников». Эта полезная фраза передаёт суть большинства технологических рынков. Рынков, на которых победитель процесса конкуренции способен зацементировать свою позицию и защитить её. Используя управляемые данными сетевые эффекты, он может подрывать попытки захвата рынка. Используя глубокие карманы и погодный радиолокатор, компания-лидер может просто покупать революционных инноваторов.
Наша новая экономика позволяет победителям заполучить большинство богатства. Они способны влиять на конкуренцию при сбыте, а также и на оптовых поставщиков. Обычно, они могут делать это, получая ограниченное сопротивление от правительственных органов, так как власть в онлайн-экономике не всегда легко даётся использующим традиционный конкурентный анализ. Цифровые персональные помощники, как мы выяснили, имеют потенциал усиливать способность конкурентных победителей выставлять на воротах свою стражу.»
Блокчейн сделает абсолютно то же самое.
Вас предупредили.
*Моё понимание данных вопросов сильно расширилось благодаря множеству бесед за прошедший год с Изабеллой Каминской, которая увидела хайп, наверное, задолго до всех. Любые ошибки здесь, естественно, мои.
Источник: bitnovosti.com
